— Мы создавали интим, — кокетливо объясняет сухоногий Бабочка. — Закрытый интим. Поэтому дверь…
Птицы веселятся, перемигиваясь и подталкивая друг друга локтями. Лампа с зеленым абажуром раскачивается на цепи, придавая их лицам землистый оттенок. Лошадиный череп скалится с внутренней стороны двери. Возможно, не мешало бы заглянуть в шкаф. Вдруг там лежит эта несчастная, с кляпом во рту, подготовленная к очередному пятничному жертвоприношению?
— Ладно, — Ральф поворачивается к двери. — Я искал новую воспитательницу. Если вы ее не видели…
— Это случайно не та дамочка, что прочесала в четвертую? — уточняет Дракон. — Я еще подумал, чего она там потеряла? Такая вся из себя наружная.
Не дослушав, Ральф выскакивает за дверь, игнорируя Птичий хор, умоляющий его погостить до прихода «папы». Подслушивавшие Птицелоги, сбитые дверью, отлетают, потирая ушибленные носы. В несколько прыжков Ральф добегает до четвертой, врывается в спальню, и она действительно там. Чуть менее симпатичная, чем на фотографии, потому что близка к обмороку.
Горбач, с Толстяком на руках, стоит вплотную к ней.
— Хочешь к тете, да? Красивая тетя? — шепчет Горбач, баюкая Толстого. — Ну что ты в ней нашел? Ну, подумаешь, желтые волосы…
Толстяк, совершенно не согласный с Горбачом, нежно обнюхивает желтые волосы, булькает, и веерочек его слюны разбрызгивается по бирюзовой куртке воспитательницы.
Женщина не падает в обморок (хотя Лэри с готовностью подставляет руки), она просто не успевает (только не на этого, щерящего желтые зубы). Она так и стоит, покачиваясь, пока Лэри с нетерпением ждет (вроде бы падала?), и вдруг оказывается одна посреди комнаты. Горбач с Толстяком на руках исчезает, Лэри отползает под кровать.
[Курильщик]…Я вправду испугался, когда он вбежал. Сразу вспомнился изолятор. Табаки, который загибал пальцы, «свалится — не свалится», рухнул в подушки и притворился спящим. Сфинкс, который так и не слез со спинки кровати, разглядывал дырку в джинсах. Он поднял голову, посмотрел вокруг и опять склонился к колену.
— Надо было ее вывести, — прошептал Лорд. — Надо было ее сразу вывести…
Про Горбача с Лэри я даже не понял, куда они подевались. Больше всего это было похоже на вестерн. Когда герой врывается в притон с огромным кольтом и все падают замертво, а белокурая красавица спасена.
Р Первый подошел к ней и протянул платок. Платок она не взяла, но вроде бы очнулась. Я это понял по ее спине, лица мне не было видно.
— Вас ждут у директора, — сказал ей Р Первый.
Блондинка тоже что-то сказала, но очень тихо.
— Что здесь произошло? — спросил Р Первый, поворачиваясь в нашу сторону.
— Это вас надо бы спросить, — сказал Сфинкс, и схлопотал затрещину.
Табаки сразу проснулся.
— Ну, это уже полный беспредел! Это уже гнусность! — заорал он, бултыхаясь в подушках. — Приходят, запрыгивают на чужие кровати! Скачут и орут! Разбивают Толстякские сердца! А потом нас же еще и бить?
Р Первый развернулся к Табаки и посмотрел на него по-птичьи, одним глазом.
— Эй! — крикнул Лорд. — Его не трогайте!
Блондинка в запотевших очках все это время отрешенно смотрела на Ральфа. По-моему, он казался ей еще одним фрагментом того фильма ужасов, в который она угодила. Потом, медленно, очень прямая, она направилась к двери. На этот раз ей никто не помешал, и она вышла. Ее уход отметили только я и Толстый. Толстяк, спрятанный Горбачом на подоконнике, вдруг начал выть. Он выл, скуля, покачиваясь и дергая занавеску, оплакивал уход белокурой дамы в очках, только так это можно было понять, и мы поняли — все, кроме Ральфа.
— Это что еще такое? — спросил Р Первый с ужасом.
— Он влюбился, — грустно сказал непонятно откуда возникший Македонский, снимая Толстого с подоконника.
Как огромная полосатая улитка, оставляя за собой блестящий слюдяной след, Толстяк, не переставая страдать, пополз к двери. Его плач был невыносимо тосклив. Это вообще был мерзейший звук из всех, какие мне доводилось слышать.
Ральфу, наверное, тоже.
— Нет, это невозможно! — сказал он и, обогнав ползущего Толстого, выбежал из спальни.
— Возможно все! — крикнул ему вслед обиженный за Толстого Табаки. Горбач поспешно включил музыку, заглушая его.
— Пронесло, — выдохнул Лорд. — Спасибо Толстому.
Сфинкс подошел к Толстяку и опустился перед ним на корточки.
— Спасибо тебе, Толстый, — сказал он серьезно. — Ты спас наши лица. Слышишь?
Обрадованный, что на него обратили внимание, Толстяк начал жаловаться уже конкретно Сфинксу.
— Зачем было нарываться, Табаки? — спросил Лорд.
— Затем. Надо было разъяснить ему, что к чему. У нас есть права, и их надо отстаивать, не то эти Рептилии сядут нам на головы. Но, конечно, нехорошо стало, когда он вошел. Эта тетка. Потом Ральф. Теперь Толстый. Сплошные стрессы.
Табаки уставился на Толстого. Сфинкс сидел возле него, иногда облизывая рассеченную губу, и Толстый уже не плакал, а пытался что-то ему втолковать. За грохотом музыки никому не было слышно, о чем они говорят, но, судя по виду Сфинкса, он вникал во все, что объяснял ему Толстый на своем птичьем языке. Они сидели рядышком, кивали друг другу, смотрели друг другу в глаза и не обратили никакого внимания на Македонского, который подкрался к ним с платком, вытер обоим рты и незаметно отошел.
[Ральф]Р Первый догоняет женщину в бирюзовой куртке, которая, конечно, идет совсем не в ту сторону, куда следовало бы. Любопытные прохожие комментируют ее внешний вид и походку.
— Эй, смотрите, какая! Ее, что, подстрелили?
Ближайшая спокойная комната — кабинет Ральфа. Он втаскивает ее туда и сажает, почти укладывает, на диван. Наливает воду из бутылки, потом вспоминает о сумочке, все еще торчащей из кармана его пиджака, и кладет ее рядом с женщиной, предполагая, что у любой женщины в сумочке должно иметься средство против истерик.
— Ваша сумка.
— Благодарю.
Она зажимает нос платком и некоторое время сидит неподвижно, потом залпом выпивает воду и открывает глаза.
— Благодарю. Вы пришли вовремя. Еще немного, и…
— И вы бы расплакались.
Она бросает на него гневный взгляд.
— Вас это, кажется, смешит?
— Я не смеюсь. Не нахожу ничего смешного в том, что с вами произошло.
Женщина снимает очки, близоруко вглядываясь в лицо Ральфа.
— Простите. Я все еще не пришла в себя. Они что, сумасшедшие?
— Я бы на вашем месте не употреблял таких выражений.
— Они чуть не разорвали меня на куски! — губы женщины начинают дрожать. — Чуть не съели меня. За что?
— Кто-нибудь из них до вас дотронулся?
Она хмурит брови, покусывая край платка.
— Вроде бы нет. Я почти уверена. Только этот страшный. Ползающий. Он все пытался меня потрогать. И трогал!
— Они оскорбляли вас?
Женщина закрывает глаза.
— Они издевались надо мной! Этого страшного… они сунули его мне прямо в лицо! И… и его слюни… размазались…
Губы ее кривятся, она вот-вот разрыдается. Вода колышется в стакане, зажатом в ее руке.
— Успокойтесь, пожалуйста. — Ральф встает. — Этот страшный, которого вы все время упоминаете, безобиден, как котенок. Он не причинил бы вам никакого вреда. Допускаю, что его вид может быть неприятен, но вы же знали, куда идете и что можете увидеть.
Он берет с дивана пустой стакан и вертит его в руках.
— Сейчас я отведу вас к директору. Хочу заранее договориться. Надеюсь, мы друг друга поймем…
Женщина тоже встает. Поправляет прическу, одергивает свитер.
— Да, конечно. Я все поняла. Вы хотите, чтобы я не упоминала при директоре ваш поступок, не так ли?
— Поступок?
— Вы ударили ученика по лицу. До крови. Я видела. Конечно, вы не хотите, чтобы об этом стало известно директору. Не беспокойтесь, я ничего не скажу. В тот момент я сама готова была сделать нечто подобное. Хотя вам, конечно, не следовало. Вы можете остаться без работы, если…
Ральф сдерживает улыбку.
— Вы не угадали. Я совсем не это имел в виду. Хотя мне и хотелось бы, чтобы все было именно так.
— Тогда я не понимаю.
— Не упоминайте при директоре о том, что с вами произошло.
Ее руки замирают; в каждой — по шпильке, выуженной из прически.
— Простите? А что я тогда, по-вашему, должна ему сказать?
— Скажите, что прошли до конца коридора и посетили наш прекрасно оборудованный лазарет и что вы в восторге. От лазарета, персонала и прочего. Ему это понравится.
— Вы издеваетесь? Чего ради я должна болтать какую-то чепуху?
Она идет к двери и нервно дергает ручку.
— Выпустите меня отсюда! Откройте сейчас же!
— Не заперто.
Ральф не делает ни шагу, чтобы помочь ей.
